Центр историко-культурного наследия Челябинска

  Летописцы земли Уральской: Материалы к истории челябинского краеведения // Центр историко-культурного наследия; сост. Боже В.С.. - Челябинск, 1997. -173с.   

ИСТОРИК ОРЕНБУРГСКОГО И УРАЛЬСКОГО КРАЯ

 Николай Михайлович Чернавский родился 28 января (9 февраля) 1872 г. в поселке Полтавском Верхнеуральского уезда Оренбургской губернии¹. Род Чернавских издревле проживал в Смоленской губернии, образуя своеобразное духовное древо. К духовному сословию относились оба деда историка, обе бабки, многочисленные дядьки и тетки². Отец его, Михаил Антонович Чернавский (1841-1903), также не являлся исключением и, окончив Вяземское духовное училище и Смоленскую семинарию, пополнил ряды священнослужителей. Но так как учился он слабо и был выпущен из семинарии одним из последних "по второму разряду", то шансов на хорошее, даже диаконское место у него не было. И хотя он не падал духом и шутил, говоря: "Хотя и сзади, да в том же стаде", но думал о будущем с тревогой. А потому стал одним из тех, кто отозвался на призыв Преосвященного Антония Радонежского, епископа Оренбургского и Уральского, обращенный к выпускникам семинарии с предложением занять священнические места на далеком Южном Урале. Женившись 17 августа 1864 года на дочери дьячка Евдокии Ивановне Соколовой и "получив в приданое 400 рублей и 110 рублей на первоначальные расходы при просватании", направился сразу же в Оренбургский край, где вел службу в различных населенных пунктах (пос. Полтавский, села Рыбкине и Ратчино, слобода Куртамыш) вплоть до своей смерти. Характер у отца, по воспоминаниям Николая Михайловича, был крайне деспотичным. Нередко, забыв о сане, он отдавал дань "зеленому змию", после чего буянил. Приходилось прятаться. Особенно доставалось жене. "Я... желал его смерти иногда", - признавался впоследствии Н. М. Чернавский. О матери же, наоборот, у него сохранились самые светлые воспоминания. Евдокия Ивановна (1841 -1913) была, по его мнению, удивительной женщиной, "на редкость умной, развитой (хотя малообразованной), гордой". Она любила своего первенца, переживала за него и старалась быть рядом в самые трудные для него дни.
 В родительской семье Николай Чернавский жил недолго, уже в возрасте девяти лет он был определен в челябинское духовное училище, которое, если верить архивным документам, в это время "стояло выше всех училищ, находящихся под педагогическим руководством Уфимской семинарии, и по ответам воспитанников на приемных семинарских испытаниях, и по количественному составу своей библиотеки, и по благоустроенности своих зданий"³. Учеба давалась ему легко. И он уверенно шел по пути получения высшего духовного образования. Вслед за духовным училищем он в 1892 году успешно оканчивает оренбургскую семинарию, а в 1896 - Казанскую духовную академию. В дипломе, выданном ему 19 июля этого года, говорилось: "...в течение четырех лет выслушал полный курс наук общеобразовательных и специальных и... представил сочинение под заглавием "Богословско-критический обзор мусульманского сочинения Таджуддина "Рисаля и Газизя" (с приложением тюркского сочинения "Сябат-уль-ажизин")" признанное Советом Академии заслуживающим степени Кандидата Богословия. Посему на основании... устава православных духовных академий, удостоен Советом Академии в степени Кандидата Богословия и утвержден в оной Высокопреосвященнейшим Владимиром Архиепископом Казанским и Свияжским 28 июня 1896 года с предоставлением ему права преподавать в семинарии"⁴. Тогда же ему было сообщено, что "Н. Чернавский за воспитание в Академии на казенном содержании в продолжение четырех лет обязан прослужить шесть лет в духовно-учебном ведомстве или же уплатить сему ведомству сполна и единовременно 760 рублей и за воспитание в Оренбургской духовной семинарии 322 рубля 50 копеек, а всего - одну тысячу восемьдесят два рубля пятьдесят копеек". Разумеется, у сына сельского священника не было таких денег и он вынужден был поступить на службу, чтобы отработать положенный срок за полученное образование. Первая его должность была достаточно высока - смотритель церковно-приходских школ Тургайской области. Но это навряд ли льстило тщеславию молодого двадцатичетырехлетнего человека. Умный, не по годам серьезный, он уже в академии не раз задумывался о смысле своей жизни и о пути, по которому пойдет. Хорошо зная духовную среду, он твердо решил не принимать священнического сана и по этой причине, не проработав в Кустанае и полугода, оставил свою первую должность. В начале 1897 г. мы видим его уже в Оренбурге, где он начинает работать в редакции "Оренбургской газеты", ожидая нового назначения. Обращение к журналистике было для Чернавского, по всей видимости, шагом не случайным, интерес к этой сфере деятельности у него пробудился еще в студенчестве и сохранялся всю жизнь. Первая статья будущего историка увидела свет 15 апреля 1895 года в "Оренбургских епархиальных ведомостях" и была написана, по свидетельству автора, "в конце 1894 года в с. Ратчино в бытность студентом Казанской духовной академии"⁵. Будучи посвященной чисто практическому вопросу сбора пожертвований на храмы, она не давала представления о планах Н. М. Чернавского и была важна для него скорее в психологическом смысле как проба пера. Последующие же публикации показали, что Николай Михайлович намерен заявить себя главным образом на историко-церковном поприще. Его очерки, посвященные населенным пунктам епархии (села Ратчино, Воздвиженское, Долговское, слобода Куртамыш и др.)⁶,обратили на себя внимание и во многом повлияли на дальнейшую жизнь автора. Особую ценность этим работам придает то обстоятельство, что история церквей и приходов дается в них на достаточно широком историко-этнографическом общем фоне. Как возникло то или иное село, в каких географических условиях оно существует, каков состав местного населения, как обстоят дела со школьным делом - все это интересует историка и находит отражение в его статьях. В них же он пытается дать правдивую, отнюдь не лакированную картину церковной жизни. Так, говоря о степени религиозности жителей слободы Куртамыш, он констатирует, что здесь "посещение храма, соблюдение церковных уставов и постов не составляет для многих необходимой обязательности"⁷.
 Работая над историко-статистическими очерками, посвященными населенным пунктам епархии, Н. М. Чернавский нашел свой стиль. Его статьи напоминают компактные справочники, удивительно полно представляющие заявленную тему. Читатель не найдет в них ни особой эмоциональности, свойственной очеркам нравов тех лет, ни яркой образности, а уж тем более цветистости и сочности языка. Цифры и факты - вот что более всего занимает его. Именно они в его трудах передают ритм то плавно текущей, то бурлящей жизни.
 27 июля 1897 г. Чернавский наконец-то получил новую должность в духовно-учебном ведомстве. Однако, став учителем арифметики и географии в оренбургском духовном училище, исследовательской работы не бросил и поэтому не случайно именно ему епископ Оренбургский и Уральский Владимир предложил составить историческую записку к 100-летию Оренбургской епархии (1899). Николай Михайлович активно принялся за изучение архивных материалов и уже в 1899 году "Оренбургские епархиальные ведомости" публикуют его "Очерки по истории Оренбургской епархии" и статью "Общий взгляд на историю Оренбургской епархии"⁸.
 Однако обилие материалов и слабая изученность поднимаемой темы привели Чернавского к мысли создать многотомное историко-статистическое исследование "Оренбургская епархия в прошлом ее и настоящем".
 В исследовании этой темы он не был пионером. В 1857 году помощник ректора Уфимской семинарии Л. С. Суходольский (умер в 1881 году) подготовил "Церковное историко-статистическое описание Оренбургской епархии". Николай Михайлович высоко оценил его, подчеркивая, что "труд этот явился первым опытом систематического изложения истории местного края"⁹, но видел и его недостатки: малый объем, поверхностное изложение некоторых тем, фактологические неточности. К отдельным вопросам избранной Чернавским темы обращались и другие современные ему историки. Так, И.А.Сперанский (1871 -1937) работал над церковной историей края до учреждения здесь в 1799 году самостоятельной епархии¹⁰. Широкое признание получил труд В. Н. Витевского "И. И. Неплюев и Оренбургский край в прежнем его составе до 1758 года", изданный в 1897 году в Казани и также затрагивающий ряд вопросов, близких замыслу Чернавского. Но все это не могло остановить исследователя. Работая с архивом Оренбургской духовной консистории, он видел, насколько широка избранная им тема и насколько не разработана еще историками. Два тома задуманного исследования были написаны и принесли автору истинную радость. "Нас с избытком утешает сознание исполненного долга, - писал Н. М. Чернавский в предисловии ко второму выпуску своего труда. - В течение 4,5 лет мы беззаветно отдавались излюбленному труду, посвящая ему весь свой досуг, и вложили в него всю свободную от несения прямых служебных обязанностей энергию"¹¹. Чтобы расширить круг источников, он "нарочито" ездил в Уфу, где работал с делами Уфимской духовной консистории, в Казань "Для пользования пособиями из богатого академического хранилища", в самом Оренбурге работал с делами генерал-губернаторского архива. Базовыми же для Чернавского стали архивы консистории и духовных правлений края. Справочный аппарат к "Оренбургской епархии" показывает широту научного кругозора автора книги. Среди цитируемых им историков: С. М. Соловьев, Н. М. Карамзин, П. И. Рычков, В. Н. Витевский, Р. Г. Игнатьев, В. М. Черемшанский, А. Е. Алекторов, И. В. Жуковский и другие.
 На основе изучения опубликованных и архивных материалов Н. М. Чернавский разделил всю церковную историю края на три периода. Первый охватывал годы, когда территория края находилась в ведении Казанской, Тобольской, Вятской и Астраханской епархий. Он получает название "казанско-тобольский период", а хронологически ограничивается серединой XVI в. - 1799 г. Второй период охватывает события от учреждения епархии до разделения ее на Оренбургскую и Уфимскую, называется "оренбургско-уфимским периодом" и относится к 1799-1859 гг. В третьем же периоде была представлена история собственно оренбургской епархии, ему присвоено одноименное название, и временные рамки - с 1859 г. до времени написания труда.
 Первые два тома были выстроены в соответствии с изложенной периодизацией и вместили в себя довольно внушительный объем материала: почти полторы тысячи страниц текста¹². В них автор попытался "сделать общий обзор важнейших проявлений прошлой церковной жизни Оренбургской епархии и подвести итоги главнейшим результатам в ее многообразной деятельности"¹³. Обстоятельнейшим образом в труде Н. М. Чернавского рассматривались вопросы административно-территориального деления Оренбургского края, развития духовного образования. Много страниц посвящено жизнеописанию светских и духовных руководителей края. Текст снабжен обширным справочным аппаратом, главным образом в виде приложений, в числе которых особо значимы списки церквей Оренбургского края за разные годы. И, наконец, специально выполненная карта Оренбургской епархии, которую желающие могли получить из Оренбургской консистории по особому заказу.
 Уже первый выпуск "Оренбургской епархии" привлек к себе внимание всех интересующихся отечественной историей. Благожелательные отклики поместили такие солидные издания, как "Исторический вестник", "Журнал Министерства народного просвещения", "Церковные ведомости". В них особо подчеркивалось, что автор "первый представил довольно подробно и строго обоснованное обозрение исторической жизни Оренбургской епархии"¹⁴.
 Но появились и критические рецензии, заставившие Н. М. Чернавского вступить в полемику. Особенно острую форму приняла дискуссия автора с А. И. Добросмысловым. Ветеринарный врач, а затем крестьянский начальник Тургайской области Александр Иванович Добросмыслов был известен и как автор работ по истории и географии Оренбургского края¹⁵, являлся членом Оренбургской ученой архивной комиссии. В третьем номере "Оренбургских епархиальных ведомостей" за 1901 год он опубликовал рецензию, в которой указал на ряд неточностей, обнаруженных им в первом выпуске труда Н. М. Чернавского. Общий тон написанного был достаточно спокойным, в заключении же высказывалось пожелание автору "всякого успеха в его дальнейших работах по изучению истории Оренбургской епархии и разработке богатых местных архивных материалов"¹⁶. Однако после публикации Чернавским в "Оренбургском листке"¹⁷ резкого отзыва о монографии "Башкирский бунт в 1735-1737 гг.",¹⁸ в котором им был "сделан опыт оценки общих авторских приемов и эрудиции его по истории местного края", А. И. Добросмыслов решил ужесточить свою оценку рассмотренного ранее исследования и опубликовал расширенный отзыв на "Оренбургскую епархию в прошлом ее и настоящем" в "Известиях общества истории, археологии и этнографии при Императорском Казанском университете". В нем он в достаточно обидной форме обвинил Чернавского в пренебрежительном отношении к трудам предшественников, в некритическом использовании случайно подобранных по теме изданий, в большом количестве неточностей и, резюмируя, вынес приговор: "этот труд отнюдь не может быть назван исследованием"¹⁹. Ссылаясь на отсутствие возможности в рецензии более подробно разобрать ряд ошибочных утверждений Н. М. Чернавского, он отсылал читателей ко второму выпуску своего очерка "Тургайская область"²⁰. Раздраженность автора рецензии была видна и неискушенному читателю, однако некоторые утверждения Добросмыслова выглядели достаточно убедительно и могли вызвать сомнения в истинной ценности книги. От Чернавского требовался быстрый аргументированный ответ на критику. И он был дан в предисловии ко второму тому книги в объеме, превышающем объем рецензии более чем в 5 раз. Детально опровергая критические выпады Добросмыслова, Чернавский доказал необоснованность большинства из них. Он умело отстаивал, казалось бы, заведомо для себя проигрышные позиции. Характерен в этой связи такой пример. Добросмыслов, указывая, что Чернавский считает, будто царское правительство навязывало киргизам ислам "ошибочно думая, что мусульманство может составить переходный мост к христианству", - заключает: "ничего подобного не только не было", но и "такой нелепой мысли никому и никогда в голову не приходило"²¹. Чернавский же хладнокровно парирует удар, говоря, что в основе высказанной точки зрения лежит виденный им архивный документ и адресует своего критика к только что вышедшей книге "известного знатока мусульманства" М. А. Миропиева "О положении русских инородцев" (1901 г.), в котором почти дословно воспроизводится тот же тезис²². Ориентация на факт и только факт стала творческим кредо Чернавского. Он сам подчеркивал это, говоря: "Неверности у нас... от того источника, из которого мы почерпнули сведения"²³. Именно поэтому на уровне конкретики, на уровне фактов он редко уступал своим оппонентам, а если и уступал, то лишь в том случае, если источники, на которые они ссылались, были более авторитетными, чем те, которые имел в своем распоряжении Н. М. Чернавский. Так, из критики на "Оренбургскую епархию" он признал верность нескольких замечаний А. И. Добросмыслова, а также согласился со священником Иосифом Кречетовичем, который указал на то, что при работе с оренбургским генерал-губернаторским архивом Николаем Михайловичем было пропущено одно важное дело, касающееся учреждения архиерейской кафедры в Оренбурге²⁴.
 Полемика относительно достоинств труда Н. М. Чернавского продолжилась после выхода второго выпуска книги. В ходе ее выяснилось, что А. И. Добросмыслов, высказавший в пылу обиды, казалось бы, субъективную мысль о несоответствии содержания книги ее названию²⁵, оказался прав. В этом с ним согласились преподаватели Казанской духовной академии, куда труд был представлен на предмет присвоения автору звания магистра богословия. Так, доцент Академии И. Покровский отмечал, что "главный и существенный недостаток труда г. Чернавского - его несистематичность и отсутствие литературной обработки богатейшего материала по истории оренбургской епархии"²⁶. А профессор Ф. Благовидов, анализируя второй выпуск книги, прямо называет его "очерками, свободными от многих признаков, характеризующих ученые исторические исследования"²⁷. Рыхлость структуры, детальная проработка частностей при конспективном освящении некоторых существенных тем, повторы - все это, по мнению рецензентов, давало больше оснований назвать труд собранием материалов, нежели монографией или историческим исследованием. При всем этом, И. Покровский писал: "Справедливость требует сказать, что труд Чернавского по истории Оренбургской епархии очень почтенный и весьма ценный по обилию и разнообразию собранных в нем архивных материалов"²⁸. 2 мая 1905 г. по результатам коллоквиума в Казанской духовной академии Н. М. Чернавскому была присуждена степень магистра богословия²⁹.
 Своеобразным выражением общественного признания труда явился тот факт, что краткая биография тридцатилетнего исследователя была помещена в энциклопедическом словаре, издаваемом Ф. Брокгаузом и И. Ефроном³⁰. Такой чести среди историков Оренбургского края удостоился, кроме Чернавского, лишь В. Н. Витевский.
 Не желая останавливаться на достигнутом, Николай Михайлович рассчитывал продолжить книгу, планируя дать в последующих выпусках "Оренбургской епархии" описания церквей и монастырей, состояние духовенства, историю миссии, раскола и другие материалы. Третий том им был фактически написан, но, в свете высказанной критики, не удовлетворил его. Началась изнурительная правка и саморедактура. Нельзя с определенностью сказать, чем бы она завершилась. Работа так и не была опубликована. Слишком значительные события пришлись на этот период жизни Чернавского - первая мировая война, революция, война гражданская. Сохранить рукопись третьего тома в этих обстоятельствах ему не удалось³¹. 1906-1915 годы вошли в жизнь Чернавского как годы странствий и внутренних поисков. Он все более и более уходил от идеи Бога, отказывался от принятия сана и должностей с ним связанных, переезжая из одного города в другой, а это для него как для исследователя и было самым сильным тормозом, ибо его творческий метод состоял в кропотливом отборе фактов и воссоздании на их основе реальной картины бытия. Спокойный дух и упорядоченный быт - вот в чем он нуждался, не говоря уже о возможности длительной работы с архивными материалами. Но именно этого он был и лишен в эти годы. А потому Владикавказ, Пермь, Чернигов в его творческой биографии более связаны с редакторской работой нежели с исследовательской. Усугублял положение и душевный разлад Чернавского с его первой женой Надеждой Николаевной, закончившийся болезненным для него разводом в 1910 году.
 К 1910-1913 годам относятся активные попытки Чернавского перейти из духовного ведомства на службу в Министерство народного просвещения³². Небезынтересно, что в этой связи он обращался за помощью и содействием к знаменитому российскому реформатору Петру Аркадьевичу Столыпину и его брату Александру Аркадьевичу.
 Деяния их отца Аркадия Дмитриевича в должности наказного атаман Уральского казачьего войска "по обращению целой массы уральских раскольников в единоверие" были описаны Чернавским во втором выпуске "Оренбургской епархии". Отправив свою книгу П. А. Столыпину, Николай Михайлович просил его оказать содействие в переходе на службу в Министерство народного просвещения. Не дождавшись ответа, он обращается с этой же просьбой уже к А. А. Столыпину, прямо указывая, что побуждает его к смене службы ("Я мог бы вполне быть доволен своим местом (смотрителя Владикавказского духовного училища. - В. Б.), если бы меня не заставляли принять сан")³³. Об этом же он пишет и своей матери в ноябре 1912 года, восклицая: "Уж очень хочется уйти из своего ведомства с его ханжеством, низкопоклонством и пр."³⁴ Но переход не состоялся, письма к Столыпиным затерялись в многочисленных коридорах власти, и Николай Михайлович продолжил свою службу в ненавистном ему ведомстве. В октябре 1915 г. он возвращается на Южный Урал, приняв должность инспектора Оренбургской духовной семинарии.
 Кем он был в это время? Солидным благополучным чиновником с хорошим чином и должностью³⁵, с крестами Станислава II степени на шее и Анны III степени в петлице? Историком, мелькнувшим на российском небосклоне своим первым и единственным трудом? Неудачником-страдальцем в личной жизни, болезненно переживающим каждый удар судьбы? И тем, и другим, и третьим! Но ему было только 43. И он не собирался мириться с тем, что все у него в этой жизни уже в прошлом. В поисках новой темы для исследований Чернавский возвращается к своей кандидатской работе в духовной академии - переводу и комментированию одного из восточных трактатов "Сябат-уль-ажизин" ("Опора слабых"), написанному в XVII веке Суфи-Аллаяром Бухарским. В 1896 г. он вместе с помощником муллы П. Н. Ахмедовым в Казани уже выполнил эту работу, но не был удовлетворен ею. И вот спустя годы Николай Михайлович решает вернуться к этой теме, получив в 1916 г. им же ранее сделанный перевод. Однако судьба и этого труда Н. М. Чернавского не будет счастливой. Вначале рукопись будет утеряна в Оренбурге. Чернавскому удастся восстановить ее, специалисты высоко оценят эту работу, но она так и не будет никогда издана. Ураганные ветры грянувшей Октябрьской революции были не из попутных для религиозно-мистической литературы, пусть даже и обладавшей высокими художественными достоинствами. Не очень вписывались в тогдашнюю действительность и люди, подобные Чернавскому, - оригинально и критически мыслящие, чуждые всякой стадности. И несмотря на то, что Николай Михайлович не поддерживал активно в революции ни одну политическую силу, столкновения его с советской властью были неизбежными. Еще будучи редактором "Оренбургского церковно-общественного вестника", он публиковал статьи, клеймившие социалистические партии и их газеты за то, что они занимаются "скверным делом натравливания "пролетариата" на "буржуазию"³⁶, и выступал за войну до победного конца, заявляя: "Войска революционной России, не отдельные, не большие группы, а целые полки и части из-за трусости и отсутствия чести продают родину и свободу"³⁷.
 Внутренне он был явно не на стороне большевиков, а потому белочешский мятеж и колчаковщина лишь отодвинули во времени его столкновение с ними.
 1 октября 1918 г. наконец-то сбылась мечта Чернавского - он покинул духовное ведомство, получив должность директора войсковой гимназии, открываемой в станице Великопетровской³⁸. К его приезду в ней было всего 2 ученика, но к 1919 году количество учеников выросло до 35³⁹.
 При отъезде из Владикавказа один из местных учителей определил стиль педагогической деятельности Чернавского формулой "справедливая строгость". Думается, что подобный стиль нашел бы понимание в казачьей среде. Но преподавать в гимназии Николаю Михайловичу пришлось недолго. Наступление Красной армии и вызванная этим эвакуация чуть было не увлекла его за собой. Однако отъехав на 120 верст и тщательно все взвесив, Чернавский вернулся в Великопетровскую станицу, где с 1 сентября 1919 года стал заведующим школы второй ступени.
 Но тихая учительская жизнь, на которую он, видимо, рассчитывал, у него не сложилась. "За произнесение в церкви станицы Великопетровской за богослужением проповеди о вере в бога был арестован военным комиссаром Ф. Ф. Артамоновым (оного перед тем сильно настроил против себя, прописав в верхнеуральской газете "Коммунист" № 7, что он своими действиями дискредитирует советскую власть) и отправлен под конвоем в Верхнеуральск, где по приезде тотчас же был выпущен на свободу"⁴⁰, - писал Чернавский в одной из своих автобиографий. Этим дело, однако, не кончилось, и в мае того же года Верхнеуральская ЧК приговорила историка к лишению свободы на год условно, забыв при этом уведомить его об этом официально, и он около года работал секретарем Верхнеуральского отдела народного образования. В мае 1921 года, по случаю появления в пределах Кизильской станицы банды, Чернавский в числе более 120 "именитых граждан" был арестован и в качестве заложника отсидел 8 дней в Верхнеуральской тюрьме⁴¹.
 Осознавая шаткость своего положения в Верхнеуральске, Николай Михайлович без колебаний принял предложение занять должность археолога и этнографа в Челябинском губернском музее, несмотря на то, что ни археологией, ни этнографией до этого не занимался.
 Челябинск, знакомый по юношеским воспоминаниям, предстал перед Чернавским совершенно иным. В годы его учебы в духовном училище это был тихий уютный городок, более походивший на село, с 7-8 тысячами жителей, с одноэтажными деревянными домиками, притулившимися к немногочисленным церквям. Теперь его встретил губернский город, переживший строительный бум, украсившийся "двухэтажными небоскребами", заявивший о себе еще до революции как об одном из крупнейших торгово-промышленных центров Южного Урала. При этом город переживал отнюдь не лучшие свои дни. Разруха, холера и тиф, невиданный голод - до людоедства и трупоедства - казалось, лишили его жизненной силы. Но Челябинск жил. И жил не только работой. Концерты, спектакли, литературные и религиозные диспуты вторгались в удручающе безобразный быт. Тогда же группа энтузиастов во главе с бывшим преподавателем реального училища Иваном Гороховым активно работала над созданием губернского музея местного края, в котором и предстояло работать Чернавскому. Но, не проработав и месяца в новой должности, 22 сентября 1921 г. Николай Михайлович был определен заведующим челябинским архивом. Почетный член Оренбургской ученой архивной комиссии⁴², исследователь, имеющий богатейший опыт архивной работы, он, безусловно, был лучшим кандидатом на этот пост в Челябинске. И доверие, оказанное ему, он оправдал сполна, отдавая себя без остатка хлопотной работе по созданию архива.
 Поиск здания, составление описей поступающих в архив материалов и другая, далеко не творческая работа на первых порах занимали все его время. Телегами свозились все новые и новые дела. И казалось, конца этому не будет. В письмах Чернавского этой поры к родственникам чувствуется ностальгия по исследовательской работе ("я пошел бы в Оренбург, для научных трудов, - если ими можно еще заниматься теперь")⁴³. Однако, уже разбирая архивы, Чернавский работал не формально, не механически. Просматривая дела, он за короткое время стал истинным знатоком местной истории, которая очень скоро стала предметов его научного интереса.
 К 1923 году относится его первая небольшая статья, посвященная челябинским ярмаркам⁴⁴. Но планы его шли куда дальше публикаций в прессе. Имеющиеся в нашем распоряжении сведения позволяют говорить, что исследовательская деятельность Чернавского в это время разворачивалась в русле двух проектов.
 Инициатива первого из них, возможно, исходила от официальных городских структур и заключалась в создании историко-географического очерка Челябинска. Во всяком случае, разработанный Н. М. Чернавским проспект этого очерка под названием "Челябинск в его прошлом и настоящем" должен был быть передан директору музея И. Г. Горохову на предмет выяснения точки зрения губернского экономического совещания⁴⁵. Чернавский задумал этот очерк с характерным для него размахом. В нем есть место прошлому и настоящему, истории и географии. В приложениях, а их предполагалось дать семь, читатель мог бы найти списки главных начальников Оренбургского края и Челябинской губернии, сравнительные статистические таблицы и указатель краеведческой литературы. Создавать этот многостраничный труд должен был коллектив авторов, в состав которого, кроме самого Николая Михайловича, должны были войти И. Г. Горохов, М. А. Рукавишников, В. К. Теплоухов и др.
 Видимо, предложения Н. М. Чернавского не получили поддержки. И он пишет значительно более компактный и более сориентированный на городскую проблематику очерк "Челябинск в его прошлом (1736-1926)", рукопись которого датируется мартом 1926 года и хранится в челябинском архиве⁴⁶. Однако размеры и этого материала не устроили городские власти. В результате редактуры М. Д. Голубых, он сократился в несколько раз и под заглавием "Сжатый очерк развития г. Челябинска" был вместе с "Естественно-историческим обзором" И. Г. Горохова включен в годовой отчет о работе челябинского горсовета за 1924-1925 гг."⁴⁷, а в последующем в том же составе переиздан и отдельной книжкой, тиражом в 500 экземпляров⁴⁸. Сам Н. М. Чернавский не был доволен этой публикацией и редактурой, в силу больших купюр и неточностей.
 Второй "челябинский" проект Н. М. Чернавского - многотомное издание "Материалов по истории г. Челябинска". Сохранившийся план I тома "Материалов" включает в себя 34 крупных сюжета, "не считая мелких заметок", которые предполагал написать сам Николай Михайлович⁴⁹.
 Бросается в глаза их неравнозначность. Наряду с материалами, ставящими своей целью дать целостный очерк того или иного челябинского учреждения или события ("Краткая история женского монастыря (1848-1920)", "Учреждение челябинской биржи (1901-1906)" и др.), здесь присутствуют и работы, содержащие изложение значительно менее значимых вопросов. Так, среди предназначенных к включению в "Материалы" статей мы видим "Канитель с планом 1838 г."⁵⁰, работу откровенно слабую, в которой, следуя за архивными документами, автор повторяет весь бюрократический путь решения этой задачи. Читая его, невольно задаешься вопросом, а не лучше ли было бы просто опубликовать источник, потому что авторского в тексте почти ничего нет. Различна и форма предполагаемых к изданию опусов - от очерка до хроники. Впрочем, вполне возможно, что в этой своей критике мы чрезмерно строги. Не надо забывать, что мы имеем дело лишь с черновыми материалами. Небезынтересным для нас кажется включение в первый том "Материалов" "Краткого библиографического обзора литературы о местном крае" и критико-библиографической справки "Когда возник г. Челябинск". Эти два материала увидели свет после отъезда Н. М. Чернавского из города - в первой книге "Сборника материалов по изучению Челябинского округа"⁵¹.
 Таким образом, резюмируя, можно сказать, что все опубликованные работы Н. М. Чернавского по "челябинской" проблематике - фрагменты задуманных им больших нереализованных трудов.
 В 1926 г. совершенно неожиданно Чернавского увольняют с поста директора архива. Его заменяет М. Д. Голубых, бывший редактор газеты "Челябинский рабочий". Начались тревожные времена. М. Голубых, активный участник гражданской войны, сподвижник В. К. Блюхера, не чуждый научных интересов и оставивший после себя ряд ценных в краеведческом отношении трудов (например, этнографическое исследование "Казачья деревня", 1930 г.), оказался в архиве "в наказание" за свои политические взгляды, близкие к троцкистским. Понимая ситуацию глубже Чернавского и чувствуя свою вину перед ним, М. Д. Голубых уговаривал Николая Михайловича остаться в архиве, обещая, по словам самого Чернавского, "вскоре и при первой возможности передать и само заведывание архивом"⁵². Но самолюбие основателя архива было задето, и, не найдя сил его преодолеть, Чернавский уезжает из Челябинска в Пермь, прервав все отношения с издательством. По иронии судьбы, не задерживается в архиве и М. Д. Голубых, убывший в Ирбит. Оценивая позже "челябинский период" своей жизни, Н. М. Чернавский писал: "Вообще г. Челябинск был тем местом, где я оставил наиболее видный след по своей архивной и научной деятельности"⁵³.
 Хорошее, доброе отношение к Н. М. Чернавскому сохранялось в Челябинске и в дальнейшие, совсем не легкие для него времена. В 1929 г. он был избран в почетные члены Челябинского общества изучения местного края, и его портрет, написанный художником Кукурудзой, еще не один год висел в библиотеке челябинского музея. Когда же встал вопрос о пенсии, лестную характеристику историку дали и городские власти. Сам же Чернавский был в это время далеко от Челябинска. Начавшиеся переезды вновь, и на этот раз окончательно, выбили его из творческой колеи.
 Пермь, где в марте 1926 года по протекции А. П. Коростина он оказался заведующим архивным бюро, встретила его достаточно сдержанно. Бывший историк Оренбургской епархии в период активизации антирелигиозной кампании и всеобщего наступления социализма по всему фронту не пришелся здесь ко двору. Спустя год его понизили в должности, а 1 февраля 1928 года и вовсе уволили по сокращению штатов⁵⁴.
 Новые переезды в Казань, а затем в Свердловск, дались 56-летнему Чернавскому не просто, но желание заниматься любимым делом не оставило его, и с 30 декабря 1928 г. он вновь оказался на архивной работе, на этот раз в качестве научного сотрудника Уральского областного архива. В январе 1929г., правда, Николай Михайлович вышел на пенсию по инвалидности, но работу не бросил, выполняя отдельные задания. В этот период он пишет несколько статей по истории Свердловска, монографию о Кыштымском горном округе, сотрудничает с Уральской советской энциклопедией. Но чистка аппарата облархива, грянувшая в начале 1931 г., прерывает и этот труд. Н. М. Чернавского увольняют. В протоколе комиссии говорилось: "Публично от церковного сана и взглядов не отказывается. Звание научного сотрудника получил каким-то образом за ненужные и вредные обществу труды религиозного характера и о пугачевщине в религиозном и монархическом характере, совершенно чужд марксистскому пониманию исторических событий, особенно необходимому для научного сотрудника архива⁵⁵. Н. М. Чернавский с этим мнением комиссии, более похожим на приговор, не согласился. Пытался объяснить, что он "только не марксист, а не антимарксист", что не все, вышедшие из духовной среды, вредны для социалистического общества. "Сам Сталин из духовной семинарии!" - восклицал он. Представляя отзывы о своих научных работах, доказывал, что получил ученую степень магистра богословия "только потому, что других степеней в духовной академии не было", и что "никаких трудов религиозных и богословских в положительном смысле" за ним никогда не числилось. Заслушав апелляцию Чернавского, ЦК Рабкрина 8 сентября 1931 г. постановил: "Ввиду того, что предъявленные обвинения Чернавскому частично опровергаются (в части публичного отказа от сана и взглядов)... решение Уральской обл. комиссии изменить - Чернавского считать снятым без категории"⁵⁶. Это была в некотором роде победа Чернавского, но победа, ничего в его жизни не изменившая. Работать в архиве его более не допускали. Старый и больной, он доживал свой век, работая счетоводом и бухгалтером в различных организациях.
 В 1939 году счастье, казалось, вновь ему улыбнулось, и он заключил с челябинским издательством договор о выпуске своей книги по истории города⁵⁷. Но и на этот раз судьба лишь зло посмеялась над ним, ибо сил на работу над книгой у него уже не было. Договор продлили, но болезнь прогрессировала, и в 1940 году Николая Михайловича Чернавского не стало.
 
 ПРИМЕЧАНИЯ
 1. Ныне ст. Карталы Челябинской области.
 2. См.: ГАЧО. Ф. Р-874. Оп. 2. Д. 24.
 3. ГАОО. Ф. 174. Оп. 1. Д. 114. Л. 2. (Ревизия челябинского духовного училища д. с. с.Керским. 1880 г.).
 4. ГАЧО. Ф. Р-874. Оп. 2. Д. 4. Л. 15.
 5. См.: Оренбургские епархиальные ведомости (в дальнейшем - ОЕВ). - 1895.- 15 апреля (№ 8. Часть неофициальная). - С. 229-233.
 Сам Н. М. Чернавский в одной из своих автобиографий ошибочно в качестве даты публикации этой статьи называет 1 марта 1895 года (ГАЧО. Ф. Р-874. Оп. 1. Д. 97. Л. 2 об.).
 6. Слобода Куртамыш//ОЕВ. - 1896. - № 23; 1897 - № 1, 3; Село Ратчино // ОЕВ. - 1896. - № 2, 3; Село Воздвиженское//ОЕВ. - 1897. - № 22, 23; Село Обанино// ОЕВ. - 1901 - № 7, 8, 9, 10; Село Договское//ОЕВ. - 1901 - № 13-17.
 7. См.: ОЕВ. - 1897. - № 3. - С. 138.
 8. Н. Чернавский. Очерки по истории Оренбургской епархии//ОЕВ. - 1899. - № 9-18; Н. Чернавский. Общий взгляд на историю Оренбургской епархии//ОЕВ, - 1899. - № 20.
 9. Н. Чернавский. Оренбургская епархия в прошлом ее и настоящем. Выпуск первый. (Труды ОУАК. Выпуск VII). - Оренбург, 1900. - С. 9.
 10. С трудом И. А. Сперанского Чернавский познакомился в рукописи.
 11. См.: Н. Чернавский. Оренбургская епархия в прошлом ее и настоящем. Выпуск второй. (Труды ОУАК. Вып. X). - Оренбург, 1903. - С. 826.
 12. Всего в двух выпусках книги насчитывается 1404 страницы. Однако во втором из них применена довольно сложная система пагинации. Так, восьмая страница повторяется 27 раз, восемьдесят восьмая - 32. Для их различия введена дополнительная нумерация (81, 82 и т. д.).
 13. Н. Чернавский. Оренбургская епархия... Выпуск первый. С. 19.
 14. Исторический вестник. - 1901. - Февраль. (Рецензия В. Рудакова); Журнал Министерства народного просвещения. - 1901. - Декабрь. (Рецензия И. Тихомирова). Цитируемая фраза из рецензии В. Рудакова (С. 783).
 15. Например, в 1900 г. им был издан двухтомный сборник документов, касающийся управления и устройства Оренбургского края "Материалы по истории России".
 16. ОЕВ. - 1901. - № 3. - С. 148.
 17. См.: Оренбургский листок. - 1908. - № 8.
 18. А. И. Добросмыслов. Башкирский бунт в 1735-1737 гг.//Труды ОУАК. -Выпуск VIII. - Оренбург. 1900.
 19. См.: Известия общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. - Том XVII. Вып. 2-3. - Казань, 1901. - С. 161.
 20. А. И. Добросмыслов. Тургайская область. Исторический очерк//Известия Оренбургского отдела ИРГО. Вып. 15 (Оренбург, 1900); Вып. 16 (Оренбург, 1901). Вып. 17 (Тверь, 1902).
 Очерк не делится на выпуски и, говоря о втором выпуске, А. И. Добросмыслов имеет в виду часть очерка, опубликованную в шестнадцатом выпуске "Известий Оренбургского отдела ИРГО".
 21. См.: Известия общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. - Т. XVII. - Вып. 2-3. - Казань, 1901. - С. 159.
 22. Н. Чернавский. Оренбургская епархия... Выпуск второй. С. 87, 88.
 23. Там же. С. 82.
 24. Опираясь на это дело, И. П. Кречетович опубликовал в нескольких номерах "Оренбургских епархиальных ведомостей" за 1901 год статью "Учреждение в г. Оренбурге архиерейской кафедры".
 25. Добросмыслов считал, что было бы более правильным назвать труд "Очерками по истории Оренбургской епархии".
 26. ГАЧО. Ф. Р-874. Оп. 2. Д. 32. Л. 11об.
 27. Там же. Л. 13.
 28. Там же. Л. 11 об.
 29. ГАЧО. Ф. Р-26. Оп. 1. Д. 18. Л. 24об.
 30. Энциклопедический словарь Ф. Брокгауза и И. Ефрона. Т. XXXVIII. - СПб, 1903. - С.583.
 31. В одной из своих черновых записей он так писал об этом: "В октябре 1918 г. отъезжая из Оренбурга в ст. Велико-Петровскую на должность директора гимназии, я сложил все рукописи в корзину и оставил ее в архиве Духовной консистории. Прибыв из г. Челябинска в г. Оренбург в авг. 1923г. для нахождения своих архивов... я кое-что отыскал в архивохранилище б. Духовной консистории". Третий том "Оренбургской епархии" (по архиереям, кончая Владимиром) оказался утраченным (ГАЧО. Ф. Р-874. Оп. 2. Д. 24.).
 32. Первая попытка перехода относится к августу 1905 г. (ГАЧО. Ф. Р-874. Оп. 2. Д. 4.).
 33. ГАЧО. Ф. Р-874. Оп. 2. Д, 11.
 34. Там же.
 35. 17 июля 1909 г. ему был присвоен чин статского советника (ГАЧО. Ф. Р-874. Оп. 2. Д. 4).
 36. Оренбургский церковно-общественный вестник. - 1917. - 28 мая.
 37. Там же. 1917. - 15 июля.
 38. Это был первый открытый контакт Чернавского с казаками, который позволил ему реалистичнее увидеть роль и место этого социального слоя в истории России. И если в период создания "Оренбургской епархии" казачество для него "род религиозного братства, которое, устроив свою жизнь на строго религиозных началах, крепко берегло свободу и неприкосновенность своей веры" (Выпуск второй. С. 99), то в последующем - прежде всего военные люди, достаточно равнодушные к религии (См.: ГАЧО. ф. Р-874. Оп. 1. Д. 51.).
 39. ГАЧО. Ф. Р-874. Оп. 1. Д. 97. л. 1об.
 40. ГАЧО. Ф. Р-874. Оп. 1. Д. 97. Л. 2.
 41. Там же.
 42.Чернавский был избран почетным членом ОУАК на заседании последней 24 февраля 1907 года (См.: ГАЧО. Ф. Р-874. Оп. 2. Д. 4).
 43. ГАЧО. Ф. Р-874. Оп. 2. Д. 11.
 44. Н. Ч-ий. К истории ярмарок в городе Челябинске//Советская правда. - 1923. - 28 сентября.
 45. ГАЧО. Ф. Р-627. Оп. 1. Д. 107. Л. 14.
 46. ГАЧО. Ф. Р-874. Оп. 1. Д. 11.
 47. Годовой отчет о работе Челябинского городского совета VI созыва за 1924- 1925 год. - Челябинск, 1926. - С. 1-25.
 48. Материалы к прошлому гор. Челябинска. - Челябинск, 1926.
 49. ГАЧО. Ф. Р-627. Оп. 1. Д. 107. Л. 1-2.
 50. Рукопись этой статьи см.: ГАЧО. Ф. Р-874. Оп. 1. Д. 31.
 51. Сборник материалов по изучению Челябинского округа. Книга 1. - Челябинск, 1927.
 52. ГАЧО. Ф. Р-874. Оп. 1. Д. 98. Л. 11.
 53. ГАЧО. Ф. Р-874. Оп. 1. Д. 100, Л. 5.
 54. ГАЧО. Ф. Р-874. Оп. 1. Д. 103. Л. 4-а.
 55. ГАЧО. Ф. Р-874. Оп. 1. Д. 103. Л. 18.
 56. Там же. Л. 19.
 57. Договор был заключен на книгу "Челябинск в прошлом и настоящем" объемом в 15 печатных листов и должен был быть выполнен Чернавским к 1 декабря 1939 г. Из-за болезни автора этот срок был перенесен на ноябрь 1940 года (ГАЧО. Ф. Р-874. Оп. 1. Д. 136).